Белибердовые стихи или издевательство над поэзией.
топталась святая дробилка, разбитая хреном,
в печи, как огарок условный, молчал баттерфляй...
ах, не искушай о крещеньях святых баттерфляев
и мутных дробилок, а лучше халву оживляй!
Я прошу иронически:
спесь моя, ты уйми меня,
месивом, чистым месивом
лети, лети к кривому бесу,
заплакав гипотетически...
Над гнедой трёхцветной паствой
клоун печень уминает,
между печенью и паствой
мирно пахнет пересмешник,
грязной химии подвластный -
летом! летом клюнет пиво!
дивная, прыткая, вещая, хмурься!
кто тебя, рабскую, жирно озвучил?
если ужалит вонючая цифра,
то не взбодриться жеманной царице!
была у умывальника казачка,
ловил её он трудным пиджаком,
поштучно осмыслял и воспалённо
сушил её в цистерне с мышьяком.
ерунда моя безбровая,
гарантийная, лиловая
сахарином заклеймённая
и прохладой обделённая...
моя гурия жужжащая
ты - как крыса, но звенящая
прячься, гурия, в доброте,
впечатлив ерунду в звезде!
герметический веник пьянит,
уминая тюфяк двоедушно...
если грусть окрылял прозелит,
значит это кому-нибудь нужно?
проснись, мученьем уязвлённый
рубец небритых и кротов!
горчит твой лифчик восхищённый
и талый хор растить готов!
под утро в певицу по кличке "жар-птица"
влюбился один многогранник графический,
певица отпрыгнула: "дай кофеина!
я стану бесстыдной, живой и комической!"
кость да кость кругом, -
разовый флакон,
там под вечер, днём
ворковал буффон.
ворковал буффон,
дерзок и носат,
площадью рабов
заедая яд.
не всё то ситечко, что ворчит!
и авокадом радикальным
не размагнитить вам депозит
двух подстаканников аномальных!