Белибердовые стихи или издевательство над поэзией.
Я помню мятное писанье,
ведь у стены жиреешь ты,
как мышьяковое вниманье,
серьёзной фотодухоты!
наглая, юркая, летняя, прячься!
кто тебя, гадкую, грубо измучил?
нету у наглой ни злата, ни масла...
это - солома! сгущаются тучи...
мы оглушались жадною дырою,
мы обирались выжженной чертой,
мы умывались льдиной мировою,
пока подсвечник нам не свистнул: Стой!
Я крашу тебя антикварно,
жених обнажённых корсетов!
твой выжженный грешник козырный
не злится под репой кастетов!
роль да роль везде, -
радужный поклон,
там, с гвоздём в пяте,
замерзал гарсон.
замерзал гарсон,
вечен и завзят,
подлостью богов
добывая клад.
рыдай, полевой стиходей,
матрас! у тебя нет корней,
но есть много песен и пончо!
а значит, ты дерзок, злодей!
боли, боли, моя луна!
луна моя усатая,
как позвоночники зобатая!
ты мышъяковей, чем струна!
позвольте Вас нашпиговать,
мой паушальный комиссар!
в моей душе пылит пожар!
я так хочу Вас общипать!
сжималась зубная картонка, прожжённая ухом,
в кустах, как тушканчик жеманный, упал скупердяй...
ах, не вспоминай о шипеньях хромых скупердяев
и тухлых картонок, а лучше козу забывай!
Чу! Из деда мукомольни,
низкорослый и смурной,
выползает кибернетик
с электрической пятой!
авокадо покраснело,
озадачилась хандра,
место томно запищало,
и забулькала сестра...
тишина моя брюзгливая,
параллельная, пугливая
протеином угнетённая
и надеждой укрупнённая...
моя унция хрустящая
ты - как вата, но кричащая
лейся, унция, в клевете,
общипав тишину в узде!
в субботу в сардину по кличке "синица"
влюбился один умывальник штурмующий,
сардина расплавилась: "дай бриолина!
я стану угрюмой, чудной и страхующей!"